Банда Кольки-куна - Страница 21

— А давайте. Я ведь тоже переволновался. Но неприятностей вам не избежать: квартира рядом с арестантскими помещениями, а так не полагается. И на карауле всего один человек… Уж очень легко Колька-кун пробрался.

— Пустяки, — отмахнулся пристав. — В сравнении с тем, что все уцелели, — пустяки. Пускай наказывают. Ну, по лампадке?

— Охотно.

Не успел сыщик опрокинуть рюмку, как к нему подошел Филодельфин. Глядя неприязненно, он заявил:

— Извольте извиниться за ваш хамский окрик, господин чиновник особых поручений.

— Что? — не сразу сообразил тот.

— За окрик. Извиниться.

— Вы что, тоже переволновались, Николай Осипович?

— Я был спокоен тогда и спокоен сейчас, — с пафосом сказал старший помощник пристава. — А кричать на себя, и на «ты» при подчиненных никому не позволю. Как офицер.

Лыкову очень захотелось врезать дураку по морде. Он чуть не обрек всех на гибель, даже не понял этого, а теперь еще требовал извинений.

— Поручик, вы не были в гостинице «Бристоль», когда там произошел самоподрыв террориста?

— Не был, но при чем тут «Бристоль»?

— При том. Что, если бы Колька-кун захотел умереть героем? И кинул бы свою бомбу нам под ноги?

— Не кинул бы.

— Почему?

— Я этот народ знаю.

Лыков посмотрел на пристава, тот лишь развел руками. Тогда сыщик сказал, четко выговаривая слова:

— Извинений не дождетесь. Хотите — напишите на меня рапорт, хотите — вызовите на дуэль. Как офицер. А лучше всего ступайте в храм и поставьте свечку за то, что остались живы.

Поручик покрылся пятнами и выскочил прочь из кабинета.

Лыков налил себе вторую рюмку и спросил у Саковича:

— Ромуальд Иванович, как вы с ним служите? Он же безмозглый!

— Так и служу, Алексей Николаич. А он теперь на вас ябеду подаст градоначальнику.

— Пусть подает. Главное, что все мы уцелели. Я как увидел, что этот баран револьвер не убрал, чувствую — у Кольки-куна рука напряглась. Та, в которой он снаряд держал. Пришлось брать на горло. А ваш помощник даже не догадался, что его с того света вернули…

— Бр-р!!! — передернуло пристава. — Знайте, Алексей Николаич: я теперь за вас всю оставшуюся жизнь молиться буду. И мои дочки с супругой тоже.

— И я со всем семейством, — внезапно раздалось за спиной сыщика. Тот обернулся и увидел несчастного городового, который охранял арестантов и стал вместе с приставом заложником Куницына. Городовой тихо прокрался в кабинет начальства, чтобы высказать свою благодарность.

— Да ладно… — начал было говорить сыщик. Но служивый вдруг бросился на колени и поцеловал ему руку. Так быстро, что Лыков не успел ее отдернуть.

Коллежский советник вскочил, но бывший заложник уже выбежал в коридор, растирая по лицу слезы. Вот понимает человек, что его тоже вернули с того света…

Алексей Николаевич махнул третью рюмку, после чего попросил у хозяина разрешения воспользоваться его телефонным аппаратом. Он набрал свой собственный служебный номер. Как и ожидалось, трубку снял Азвестопуло.

— Сергей Манолович, тут Лыков.

— Здравствуйте, Алексей Николаевич! Вы где?

— Я… ну, это долго рассказывать. Сейчас поеду домой. Скажи, пожалуйста, Зуеву, что я плохо себя чувствую. Буду лечиться. Завтра приду.

— Раз так, я тоже задам стречка, — обрадовался помощник. — Сегодня в театре «Альгамбра» новая пьеса — «Цыган Яшка, детовор и душегуб». Возьму Надю и… Разрешаете? А потом пошикарим с ней у Дюссо…

Надя была новая пассия Азвестопуло, ремингтонистка из городской управы.

— Разрешаю, — бухнул сыщик и положил трубку.

В полупьяном виде он вернулся к себе на Стремянную. Остаток дня валялся на диване, смотрел альбомы с семейными фотокарточками. Хорошая была жизнь… Нина Никитична сходила за пивом, и в целом вечер удался. К удовольствию Лыкова, телефон ни разу не зазвонил.

Когда утром сыщик пришел в департамент, то нашел на столе свежий приказ министра. За допущенный проступок кс Лыкова от службы отставить и предать суду. Что за проступок, в приказе не сообщалось. Алексей Николаевич сначала расстроился. Вот идиоты! Он вчера целый участок от смерти спас… Потом ему стало все равно. Если за такое хотят выгнать заслуженного человека, то к черту всех. Пусть сами себя спасают, когда Колька-кун явится с бомбой уже по их душу.

Лыков не спеша порылся в столе, собрал вещи. Вышитый бисером подстаканник, доставшийся от Благово, аккуратно упаковал в бумагу. И пошел в чайную комнату. Там толпился народ, обсуждал увольнение коллежского советника. Алексей Николаевич как богатей состоял старостой комнаты и главным поставщиком чая; Азвестопуло именовал его за это майданщиком. Теперь чиновникам предстояло сбрасываться из своих, и они возмущались. Кто про что, а вшивый про баню, подумал сыщик. Его спросили про вчерашнее, и он рассказал, как все было. Подошло время обеда. Лыков не уходил, все ждал: неужели так и закончится его служба? Выкинут без прошения, да еще и под суд отдадут? Сергей, мрачный, как туча, ходил кругами и пытался утешить.

Вдруг сыщика позвали к Дурново. Товарищ министра встретил своего давнего подчиненного насмешкой:

— Что, потатчик террористов, получили пинка? То-то. А как меня покойный государь в девяносто третьем вышиб, помните? Вот наш крест: тянешь-тянешь лямку, а взамен шиш с маслом. Хорошо вы, Алексей Николаевич, еще при имении. Не так обидно уходить, как мне.

Коллежский советник стоял молча и ждал продолжения. Для чего он здесь? Самого Петра Николаевича вышибли, допустим, за дело. В бытность свою директором Департамента полиции он подослал на квартиру к бразильскому послу агентов, те взломали бюро и выкрали оттуда письма общей их с послом любовницы. И Дурново обличил распутную бабу, бросив украденные письма ей в лицо…. Соперник пожаловался государю, и ревнивца перелицевали в сенаторы. Но Лыкова сенатором не назначат, чином не вышел.