Банда Кольки-куна - Страница 23

К оглавлению

23

— Да-да, вы были абсолютно правы. Не хватало нам кучи трупов. Но… все равно ведь надо его обезвредить.

— Совершенно верно. Я так ему и сказал в конце: беги, а то поймаю. Сидел вот сейчас, перед вашим звонком, думал, как это сделать.

— И что надумали?

— Восемь человек — не иголка в стоге сена. Если они не разделятся, то их поимка лишь вопрос времени. А у мужиков, судя по всему, спайка. Артель по производству революции. Найдем!

— Ну, желаю вам успеха. Хочу, чтобы вы знали мое мнение. Государь, конечно, в своей великой милости понял ваши мотивы и оправдал. Полностью. Но я отвечаю за порядок в столице. И скажу, как думаю, уж не обессудьте: вы отпустили Кольку-куна, вы и должны его заарестовать.

— Да я сам так считаю, Дмитрий Федорович! Теперь для меня это дело чести.

Глава 4

Охота


Итак, отыскать в столице восемь человек. Казалось бы, задачка понятная и сыщикам по силам. Один раз уже нашли, вроде поймали ящерицу, но в руках остался только хвост. Да и тот на другой день улизнул. Теперь ребята настороже, залягут на дно. Или наоборот? Куницын сказал: сейчас надо делать, пока народ при оружии. Нет, вшивобратия не успокоится и никуда не уедет. Они начнут ходить по частям гарнизона и звать крестьян на бунт. Крестьяне, даже надев солдатскую шинель, все равно остались мужиками. И заманчивые слова куницынских выслушают с охотой. Вот двинутся ли с места — другой вопрос. За открытое неповиновение полагается дисциплинарный батальон. Многие устрашатся. Даст Бог, обойдется: не смогут восемь человек поднять весь столичный гарнизон. Но подведут под монастырь других мужиков, как пить дать. Жалко простодушных ребятушек, да и продолжение у истории может быть пугающее. Накажут солдат, и тем пополнят ряды противников режима. На это у атамана, возможно, и расчет? Не сдюжит сегодня сам, так хоть наплодит бойцов на завтра?

Кроме того, теперь у Лыкова появилось личное обязательство перед властью. Именно он отпустил атамана опасной шайки. Нельзя было поступить иначе, но про это скоро забудут. А будут помнить главное и, в случае чего, вынут и предъявят. Тогда и резолюция государя не спасет. До сих пор вшивобратия не пролила ни капли крови. Но борьба есть борьба, и рано или поздно кровь прольется. Или сами бывшие пленные не сдержатся, или озлятся в отместку за репрессии. Кровь, чья-то смерть, увы, вопрос времени. И лучше бы успеть повязать «японцев» до этого.

Лыков разрабатывал план, а самого его воротило от мысли о неизбежном. Вот бы мужики послушались сыщика и ушли. Все равно куда, но исчезли. И не пришлось бы их ловить… Он вспоминал лицо Кольки, его властные и в то же время живые, любопытные глаза. Штучный человек! И закатать такого на рудники? Черт, что за служба… Говорил Павел Афанасьевич: сторонись политики. Лови своих головорезов, от них землю очищать — милое дело. Но начальство решило по-своему. И теперь он, Лыков, обязан поймать симпатичного ему мужика. Настрадавшегося на войне и в плену и придумавшего собственную теорию улучшения мира.

В голове сыщика потихоньку зрела идея: найти всю шайку, напугать, а потом отпустить. Взять с них слово, что перестанут агитировать в столице. Мало ли городов в империи? Пусть другие сыщики маются, отлавливая вшивобратию. Вот было бы хорошо. Однако скептик внутри говорил Алексею Николаевичу: ты кого собираешься напугать, Кольку-куна? Шутник…

Да к тому же Лыкову было не по себе от собственных мыслей. Как так — не выполнить приказ? Помочь бунтовщикам уйти от наказания. А присяга? А простой здравый смысл? Хотя идеи Кольки наивны, но бомба-то при нем настоящая. И он рано или поздно приведет ее в действие. Лыков — полицейский. Его долг — ловить, а не отпускать. И степень вины определяет суд, а не чиновник шестого класса по своему разумению.

Но такие рассуждения не утешали. Лыков впервые за свою службу почувствовал разрыв, мучительный разрыв между долгом и совестью. Все началось тогда, 9 января. Трупы людей на закопченном снегу, среди них ходят женщины и ищут своих, а лица полны такого отчаяния… И он, в дорогой шубе, прячет от них глаза… Как быть?

Трое «уловителей» собрались снова. На сей раз в кабинете Филиппова на Офицерской, 28. Владимир Гаврилович зачитал последние сводки агентов: ничего существенного. В трактире «Муравей» на Большой Белозерской улице выпивали пятеро. Говорили про войну, показывали скабрезные японские картинки. Сыскной агент заметил их и вызвал полицию. Это оказались матросы с «Инкулы», те самые, которых интернировали. Были пьяны и потому сопротивлялись аресту, выбили околоточному зубы. Теперь пишут жалобы в прокурорский надзор: героям войны выпить не дают, налетают и тащат в кутузку… Неловко получилось.

— Наши не пьют, — сообщил Лыков. — Ищите их не в кабаках, а в чайных.

— Это почему? — удивился Герасимов.

Коллежский советник пояснил. Жандарм записал в памятной книжке и прокомментировал:

— Ну и задачка нам досталась. Может, они и к бабам не ходят, пока революцию не сделают?

— Насчет баб интересная мысль, — подхватил Филиппов. — Действительно, восемь здоровых мужиков, живут в чужом городе, без семей. Как они отправляют свои физиологические потребности?

— Надо публичные дома опросить, — глубокомысленно предложил Лыков. Начальник сыскной иронично хмыкнул:

— Глаз с них не спускаем. Все бендерши уведомлены, чтобы сразу сообщили.

— А одиночки?

— С ними сложнее. Десять тысяч — как их охватить?

— А на что мужики живут? — поинтересовался Герасимов. — Пособие они получили?

23