Банда Кольки-куна - Страница 25

Дом Глущенкова оказался в очень неудобном для захвата месте, на берегу реки Оккервиль. Слева возвышался забор фабрики масел и толя. При желании злоумышленники могли сигать хоть в речку, хоть через забор на фабрику. Офицер ПОО штабс-ротмистр Вильямсен, матерясь сквозь зубы, выставил частичное оцепление. В двух комнатах дома горел свет. Малый из арестной команды пробрался к окнам, послушал и вернулся.

— Так что, ваше благородие, три голоса разобрал.

— Мужские?

— Все мужские.

— Ну, пошли, — штабс-ротмистр мелко перекрестил живот, вынул из кобуры тяжелый борхард и первым шагнул в темень двора. Агенты и Лыков проникли следом, выстроились полукругом напротив двери. Все приготовились. Алексей Николаевич давно уже не участвовал в задержаниях и слегка мандражировал. Он не стал даже вынимать браунинг — стоял руки в брюки. Стрелять во вшивобратию не хотелось.

Сейчас начнется! Самый рослый из агентов вышел вперед, согнулся, готовясь снести дверь с петель. Но тут вдруг с луны сползло облако, и на погоне Вильямсена тускло блеснула галунная рогожка. И сразу из-за фабричного забора раздался знакомый голос:

— Лыков, падай!!!

Сыщик отреагировал мгновенно. С криком «ложись!» он бросился на землю. А вот остальные замешкались. И когда сбоку зачастил маузер, люди повалились, кто где стоял.

Как только выстрелы стихли — а террорист разрядил всю обойму, — за забором послышались торопливые шаги. Негодяй сделал свое дело и убежал. Алексей Николаевич и не думал его преследовать: он поднялся и осмотрелся. Вокруг него, едва различимые в сумерках, стонали люди. Сколько же пострадало? Он согнулся над тем, кто был ближе всех:

— Куда тебя?

— В ногу…

Из оцепления прибежали другие агенты, зажгли фонари и стали перевязывать раненых. Их оказалось всего трое — а сначала Лыков решил с перепугу, что перебили половину отряда. Раны тоже были не так страшны: всем угодило по ногам, в мякоть. Очевидно, что стрелок нарочно взял низкий прицел, чтобы не наносить тяжкого вреда. При желании со своей позиции, с десятизарядным маузером в руках, он мог натворить много бед…

Потрясенные охранники кое-как пришли в себя. Когда выяснилось, что они легко отделались, настроение у них улучшилось. Вот только ребята как-то странно косились на сыщика.

Штабс-ротмистр Вильямсен успел среагировать на команду коллежского советника и потому остался невредим. Его люди обыскали дом и, разумеется, никого там не нашли, кроме перепуганных хозяина с собутыльниками. Ближе к утру все возвратились на Мойку. Перебинтованные, сконфуженные, охранники больше напоминали инвалидную команду.

В час дня Лыков с Герасимовым были вызваны на доклад к Трепову. Генерал рвал и метал. С сыщиком он решил не церемониться.

— Скажите, коллежский советник, у вас уже появились друзья среди революционеров? Они вам подсказывают, что делать? Как там кричали ночью: «Лыков, падай»?

— Да, ваше превосходительство.

— Может, вы узнали и того, кто кричал?

— Некто Сажин, правая рука главаря Куницына.

— И что вы теперь намерены делать? Самому-то не стыдно?

Лыков молчал. А что на это скажешь? Но тут вперед выступил подполковник:

— Ваше превосходительство! Мои люди, бывшие на вчерашней операции, очень признательны коллежскому советнику Лыкову.

— Признательны? Да с какой стати?!

— Если бы не он, потери среди чинов отделения были бы намного серьезнее. Мы не заметили стрелка, упомянутого Сажина. Он занял позицию и фланкирующим огнем рассеял нас. В чем тут вина Лыкова?

— А предостерегающий крик?

— Очень хорошо, что крик был. Некоторые успели лечь вслед за Алексеем Николаевичем. А те, кто не успел… Трое получили ранения. В ногу!

— Ну и что? — не унимался диктатор. — Злодей просто взял неверный прицел.

— С убойной позиции? Человек, прошедший войну? Из маузера, у которого прицельная дальность — сто саженей… Я подробно расспросил штабс-ротмистра Вильямсена, руководившего операцией. Все чины арестной команды убеждены, что их пощадили из-за Лыкова. Стрелок боялся попасть в него. И вообще не хотел никого убивать, ежели желаете знать мое мнение.

Алексей Николаевич был обескуражен. Никогда еще он не получал от офицеров жандармского корпуса такой поддержки. Ай да Герасимов!

— Что думаете, коллежский советник? — обратился генерал к сыщику, все еще с неприязнью.

— Согласен с подполковником Герасимовым. Мы знали, когда шли туда, что эсеры пытаются перетянуть отряд Куницына на свою сторону. А именно — вовлечь их в беспощадный террор. Но те пока не соглашаются. Очевидно, что Сажин целил по ногам. Он не хотел вчера никого убивать. Никого, а не только меня.

— Ну не знаю, не знаю…

— Разрешите в таком случае подать рапорт. Если мне выражается недоверие, пусть дознание возглавят другие люди.

Начальник ПОО испугался:

— Ваше превосходительство, ни в коем случае! Лыков больше всех преуспел в этом деле!

Трепов скривился и какое-то время раздумывал. Но потом, видимо, вспомнил резолюцию государя и кивнул:

— Все останется, как есть. Но лично на вас, Лыков, я возлагаю ответственность за скорейшую поимку негодяев.

Когда сыщик и жандарм вышли из кабинета, Алексей Николаевич сказал:

— Спасибо, Александр Васильевич.

— Это вы за те слова? — усмехнулся тот. — Полноте. Вам спасибо.

— Мне-то за что?

— А за то, что все мои живыми вернулись из этой Яблоновки.

— Ну, вы ведь понимаете: то, что пули попали им в мякоть, — простое везение. Сажин легко мог и кость раздробить. Остались бы ваши люди без ног.