Банда Кольки-куна - Страница 35

Сажин замолчал, а его товарищ продолжил:

— Так я второй раз помер, и опять не до конца. Потом доктора ко мне приезжали чуть не со всей Японии, хотели понять, как оно вышло. Так и не поняли. Говорят — чудо, а чудо объяснить нельзя. Да… А я переродился, что ли. Начал думать, для чего меня с того света сюда вернули. И открылись тогда мои глаза.

— Что тебе на ум пришло? — спросил сыщик. — Что Бога нет?

— Вот умный ты человек, Лыков, — удивился Колька. — А служишь злому делу. Да, именно это в первую голову и пришло. Ведь если мир вокруг меня такой негодный, то разве мог его Бог создать? Голод, нужда, страх, смерть, болезни, скотство меж людьми, сильный слабого поедом ест… Разве таким должен быть мир, созданный добрым Богом? Нет!

— Бог не добрый, он строгий.

— Нет и еще раз нет! Если не добрый, то и не Бог. Значит, он тут не при чем. И надо самому себя по правде равнять, на нее да на товарищей надеяться. Все, что тебе нужно, есть на земле. Только сумей осознать и решиться. Вот я осознал и решился.

— На что? — уточнил коллежский советник.

— На борьбу. За правду.

— Так. Что такое правда по-твоему? Ведь у каждого она своя.

— Согласен. Помещичья очень даже от крестьянской отличается.

— И как их все согласовать, эти разные правды?

— Не знаю, — сознался правдолюбец. — Зато знаю другое: для России справедливо будет так, как я надумал.

— Что должна быть мужицкая власть, а другая вся не годится?

— А сам рассуди, Алексей Николаич, — разволновался Куницын; видно было, что этот вопрос очень для него важен. — Ежели из десяти человек в государстве восемь — это крестьяне, то какая еще может быть власть? Только мужицкая. А у нас что деется? Помещики да купцы правят. К черту ее такую!

— И ты, очнувшись после могилы, решил бороться?

— Так точно. Бога нет — это первое. Ничего бояться не надо — это второе. И за правду следует биться — это третье. Вот тебе мой манифест. Убедил я товарищей, и решили мы создать тайное крестьянское общество. Ну, Зот из городских, но мы его приравняли. А тут как раз японцы нам говорят, что домой поплывем, они нас отпускают. То, что надо! Приплыли и теперь готовим революцию. А ты говоришь, мы сдаваться должны. Хрен тебе!

— Расскажи подробнее, как ты видишь будущее государство?

— Пока не все ясно вижу, — вздохнул вождь. — Знаний не хватает. Мы тут как начали агитацию, потянулись ко мне другие революционеры. Звали к ним присоединиться. Первые пришли эти… Как их? Социал-демократы. Но они мне не понравились. Начетчики какие-то, талдычат одно и то же. И потом, у них главное сословие — пролетариат, а не крестьянство. Выгнал я их, только бомбу принял в подарок, а самих выгнал.

— Так это ты с их бомбой во Второй участок заявился?

— Ага.

— Где она сейчас? — забеспокоился сыщик.

— Здесь, под столом лежит.

— Ты с ней осторожнее, сам не взорвись. Такие случаи уже были.

— Знаю, — отмахнулся атаман. — Слушай дальше. После социалистов явились анархисты. Но они глумные, жизни не ведают. Затем эсеры. Эти поинтереснее, у них крестьянство в почете. Землю у помещиков отнять и мужикам отдать — правильно. Но сами какие-то мутные, белоручки, дай им соху, так они не сообразят, что с ней делать.

— Не понял, — остановил собеседника Лыков. — Эсеры, что ли, тебе показались слишком интеллигентными?

— Слово ты какое завернул. Поясни, что оно значит?

— Ну, образованными, грамотными.

— Против грамотности я ничего не имею, — возразил Колька. — Но книжные люди не должны крестьянином командовать. Он их кормит, а не они его!

— Как же ты будешь управлять государством без книжных людей? И вообще, кто в твоей модели свой, а кто чужой?

— А я тебе отвечу. Свои — это мужики, те самые, которых большинство в державе. Кто руками работает, тоже свои. Пролетариат, там, или еще есть полезные люди разных ремесел.

— А инженеры?

— Они тоже нужны. Без них мост не построишь и железную дорогу не пустишь, это я понимаю.

— Так. А купцы?

— Купцы пускай торгуют, без них жизнь остановится. Но вот только почету им такого не будет, как сейчас. Вон жиды у нас тоже торгуют, а прав у них нету. Пусть и наши купцы будут как жиды.

Лыков слушал и поражался. В голове бывшего пленного сложилась дикая программа, смесь из здравых мыслей и детского лепета.

— Так. А войско куда денешь? Офицеров, военных чиновников?

— Войско нужно, — уверенно заявил атаман. — Без него нас враги подчинят. Им государство, которое по совести живет, как нож острый.

— Это почему?

— Потому. Увидят ихние мужики, как у нас все устроено, и захотят так же у себя сделать.

— Значит, войско оставляем. А полицию?

— Полицию к лешему! Народ сам разберется с ворами. Кого поймаем на воровстве, тому левую руку отрубим и отпустим. И тюрьмы станут не нужны.

— А почему левую?

— Как почему? Захочет вор после этого ремеслом овладеть, чтобы честным трудом содержать себя, а у него правая рука осталась!

— С убийцами что намерен делать?

Атаман насупился:

— За умышленное, да еще с корыстной целью — казнить. Говорят, в Англии таких вешают. Вот и мы будем вешать.

— Ну, в целом картина ясна, — вздохнул Алексей Николаевич. — Непонятно, как вы всего этого добиться хотите. Ввосьмером.

— Революцию надо сделать, и весь сказ.

— Как?

— Алексей Николаич, в жизни вообще-то все просто, — терпеливо, как маленькому, стал объяснять Куницын. — Сложного почти ничего нет. Так же и с революцией. Мы сагитируем мужиков. Весь Петербургский гарнизон из них же и состоит. Объясним им, как надо по правде жить. А тут как раз война кончится, и армия обратно сюда поедет. Ей несправедливости тоже надоели. Вооруженный народ, понимаешь? Когда еще такое будет? Наш лозунг: жизнь без начальства и податей. Да каждый труженик под ним подпишется!