Банда Кольки-куна - Страница 52

Сыщики отправились на охоту. Грек загримировался налетчиком и пошел в Малков переулок. Алексей Николаевич в образе партийного работника поехал на Выборгскую сторону. Оба без труда отыскали нужных им продавцов. Сергей приобрел браунинг с жесткой кобурой-прикладом. А Лыков сторговал борхард-люгер, один на пробу. И договорился о покупке двадцати штук для боевой дружины.

Продавцы ходового товара совершенно не заботились о конспирации. Видимо, заплатили околоточным и в ус не дули. Слежка за ними привела сыщиков в пакгаузы Варшавской железной дороги. Там отыскалось больше тысячи стволов! Они были ввезены из Германии и Бельгии открыто, по поддельным накладным корпуса пограничной стражи. Все дознание заняло у сыщиков неделю.

Второе поручение было связано с освобождением от мобилизации. Война в Маньчжурии вроде бы затихла. Обе стороны истощили силы и были не прочь замириться. Перестреливались лишь пикеты, да хунхузы не унимались… В небольшом американском городке Портсмут шли переговоры о мире между Россией и Японией, при посредничестве президента САСШ Теодора Роозвельта. Русскую делегацию возглавлял Витте. Если верить газетам, переговоры двигались туго и постоянно были на грани срыва. Делегация микадо требовала гигантской контрибуции, права ловить рыбу в русских водах, территориальных уступок, а еще Ляодунский полуостров; Корея переходила в сферу японских интересов. Витте упирался и грозил уехать, если неприемлемые требования не будут смягчены.

Все это нервировало общественность. Призыв запасных не прекращался, и в стране появилось множество дезертиров. В Петербурге и губернии развился доходный промысел — продажа поддельных освобождений от воинской повинности. Причем бланки присутствий были настоящие! Подделывали лишь подписи и печати. Цена такой бумаги доходила до ста рублей. У входа в каждое уездное присутствие стоял гешефтер и открыто предлагал освободиться от серой шапки. Полиция сторонилась таких дел, настолько непопулярна была в обществе эта война.

Тут отправной точкой для дознания Лыкова выступили бланки. Путем сличения он установил, что они изготовлены на двух типографиях: Тенишева и Бронштейна. Дальнейшее было делом розыскной техники. Ко дню объявления о мире 23 августа махинаторы уже сидели на Шпалерной.

Жизнь шла своим чередом, и служба вместе с нею. Дела в стране ухудшались, пахло вооруженным переворотом. «В Дании что-то подгнило». Каждый день приносил все новые ужасы. Опубликованное наконец положение о законосовещательной Булыгинской думе уже не устраивало общество. 3 октября Портсмутский мир был ратифицирован, и все как с цепи сорвались. Многие до сего дня совестились, считали, что во время войны не следует бунтовать. А тут мир! Уже 4 октября столицу охватила всеобщая политическая стачка. Когда забастовали электростанция и газовый завод, Петербург погрузился в темноту. Уличное освещение погасло, остановилась конка. Обстановка на улицах изменилась. Нарядная гуляющая публика исчезла, роскошные экипажи пропали. Толпы людей из простонародья заполонили центр города. Повсюду шумели митинги. Казачьи разъезды гоняли их, но, убежав с одного угла, горлопаны тут же собирались на другом. Казаки выбились из сил безо всякой пользы и махнули рукой на свои обязанности.

Когда Лыков шел вечером со службы домой, то поражался. Витрины магазинов были забиты досками. На перекрестках горели костры. Со шпиля Адмиралтейства по городу шарили лучи прожекторов, создавая зловещую обстановку. Вместо конки власти организовали по Невскому проспекту сообщение омнибусами, переведя их с Гороховой и Вознесенского. Резко выросла уличная преступность — напуганные городовые ночью исчезали со своих постов. Тех из них, кто заступался за прохожих, бандиты убивали.

В Петербурге появилось новое поветрие: приходили в заведение молодые люди и приказывали прекратить работу. Это почему-то называлось словом «снять». Боевики «снимали» магазины, рестораны и даже государственные учреждения. Никто не пытался им перечить, хотя у парней еще не обсохло молоко на губах… «Сняли» в том числе Окружный суд, выгнав оттуда следователей. Алексей Николаевич однажды увидел, как это происходит. Он покупал перчатки в магазине Гвардейского экономического общества на Кирочной. Явились два юнца и велели прекратить торговлю. Приказчики послушно стали выпроваживать покупателей. Сыщик подошел к боевикам, сгреб их в охапку и вынес на подъезд. Там отобрал револьверы и дал каждому такого пинка, что ребята летели до Литейного проспекта… На прощание сказал: «Еще раз здесь поймаю, будете с мостовой свои зубы в горсть собирать».

Распорядитель магазина накинулся на смельчака с упреками:

— Что вы наделали? Кто вас просил вмешиваться? Сейчас они вернутся, но уже толпой, и разгромят заведение!

— Не бойтесь, эта шантрапа, получив отпор, никогда не возвращается, — пытался успокоить робкого негоцианта коллежский советник. — Вы вообще… Построже с ними. Распустили.

Действительно, никто в Гвардейское общество не вернулся, боевики ушли искать добычу полегче.

10 октября бастовала уже вся столица. Через два дня к стачке присоединился железнодорожный узел, и жизнь в миллионном городе оказалась парализована. На рынках прекратилась торговля, закрылись магазины и аптеки. К ним быстро примкнули государственные служащие: встали банки, телефон, телеграф, замерла деятельность в министерствах и даже в судах. «Союз союзов», который объединял учителей, врачей, адвокатов, присоединился к всеобщей стачке. Отказались выступать артисты императорских театров. Наконец, в довершение всех бед, бросили работу пекари. Государь сидел в Царском, отрезанный от мира. Сообщение со столицей осуществлялось по морю, через Петергоф, с помощью миноносцев.