13 октября был создан Общегородской совет рабочих депутатов — по одному представителю от пятиста рабочих. Во главе встал помощник присяжного поверенного Хрусталев-Носарь. Совет тут же начал вести себя как параллельная власть. Так, он явочным порядком ввел в столице восьмичасовой рабочий день. И пролетарии, отстояв у станка восемь часов, расходились по домам. Подполковник Герасимов пересказал Лыкову сцену, которую он наблюдал на улице. К городовому подошел какой-то хлюст с повязкой на рукаве, и начал выговаривать. Служивый взял под козырек и отправился с ним в ближайший двор. Герасимов (он был, как всегда, в штатском) поинтересовался, в чем дело. Хлюст с апломбом объяснил, что он представитель Совета и обнаружил во дворе непорядок: выгребная яма переполнена. И зовет городового составить протокол.
«Почему ты его слушаешь? — напал Александр Васильевич на городового. — Он же самозванец. Арестуй и доставь в участок».
— И что служивый? — спросил Лыков.
Герасимов скривился:
— Он посмотрел на меня так… насмешливо. И пошел выполнять приказ хлюста.
Так или иначе, Совет взял на себя руководство революционными массами. Он официально объявил, что приступает к формированию боевых дружин. Рабочие на заводах начали изготавливать холодное оружие.
14 октября Трепов издал приказ по войскам Петербургского гарнизона. Там были такие строки: «При оказании со стороны толпы сопротивления холостых залпов не давать и патронов не жалеть». Однако угрозы никого не напугали. А войска, наоборот, дрогнули, и офицеры боялись выпускать солдат из казарм. Новый командующий Петербургским военным округом великий князь Николай Николаевич сдрейфил первым. Инспектор русской кавалерии, выпускник Академии Генерального штаба, военный до мозга костей, самый рослый из всех Романовых, он производил впечатление волевого, сильного человека. На деле же оказался неврастеником и паникером. Гвардия тоже подвела. Из всех командиров полков, дислоцированных в столице, только командир лейб-гвардии Семеновского полка Мин доложил, что уверен в своих солдатах и они выполнят любой его приказ. Прочие заявили, что их люди ненадежны.
В этот драматичный момент в ситуацию вмешался Витте. После Портсмутского триумфа, когда благодаря его талантам Россия вышла из проигранной войны без контрибуций, авторитет Сергея Юльевича возрос неимоверно. Он стал графом (злые языки тут же прозвали его «граф Полусахалинский»). Видя бессилие власти и надвигающуюся беду, 9 октября Витте обратился к государю. Надо выбрать путь, сказал он. Или назначить настоящего диктатора и поручить ему силой прекратить безобразия. Или пойти по пути реформ. Сам граф считает второй путь предпочтительнее, но самодержцу виднее… Витте вручил всеподданнейший доклад, в котором была изложена программа реформ, и уехал.
Царь терпеть не мог бывшего министра финансов. Прежде всего, конечно, за умственное превосходство. В этом он походил на своего деда Александра Второго. По чьему-то меткому замечанию, когда Царь-Освободитель разговаривал с умным человеком, то напоминал ревматика, стоящего на сквозном ветру… Поэтому Николай просто отложил решение. Думал, что как-нибудь обойдется.
Ближайшее окружение всполошилось. Трепов убедил государя, и тот 13 октября телеграммой повелел Витте встать во главе министров и навести в стране порядок. Без обещаний реформ! Вот она, власть, которой опальный сановник так долго добивался. Но Сергей Юльевич понимал, что на телеграмме далеко не уедешь и без реформ революцию не остановишь, и замялся.
Тут забастовали наборщики в типографиях, и у царя сдали нервы. Нет электричества, железнодорожного сообщения, а теперь еще и газет. И неизвестно, что творится в стране. Армия в Маньчжурии, а те части, что в столице, ненадежны. 14 октября Витте приказали прибыть в Царское Село с проектом манифеста о преобразованиях.
На следующий день Витте привез проект манифеста. В кабинет государя зашли четверо: граф Полусахалинский, министр Двора барон Фредерикс, великий князь Николай Николаевич и генерал-адъютант Рихтер. Что там делал Фредерикс, известный своей тупостью, вообще непонятно… Хозяин земли русской заслушал Витте — и опять не мог решиться. Сам он жаждал силового решения, но вот желающих на роль диктатора не находилось. И совещание прервали, перенеся продолжение на три часа пополудни. Но и потом ничего не решили, хотя Витте переделал проект манифеста согласно пожеланиям государя. Посетители ушли ни с чем.
Царь хитрил. На шесть вечера он вызвал других советчиков: Горемыкина и барона Будберга. Барон пришел со своим проектом документа. К ужасу Николая, этот проект оказался жестче, чем у Витте! В нем даже говорилось об ответственности министров перед будущей Государственной думой. Хитрец Горемыкин заявил свое особое мнение: никаких манифестов вообще не надо. Необходимо просто сочетать репрессии с отдельными частными реформами.
Всю ночь с 15 на 16 октября в Царском Селе кипела работа. Будберг сочинял новую редакцию манифеста, взяв за основу проект Витте. Получилось несколько вариантов. Горемыкин и «Влади» Орлов, помощник начальника Военно-походной канцелярии императора, помогали барону советами.
16 октября в два часа пополудни царь заслушал все варианты и выбрал один. Вечером домой к Витте приехал Фредерикс и вручил ему этот текст. Граф стал сравнивать его со своим и нашел много отличий. Тогда он вернул министру Двора бумагу и сказал: передайте государю, что я отказываюсь возглавить кабинет министров. Или реформы пойдут по моей программе, или пусть смуту усмиряет кто-то другой.