В половине девятого горнисты протрубили отбой, и самые осторожные вернулись в казармы. Но многие остались. Они шлялись по городу, пели революционные песни и задирали хорошо одетых людей. На Павловской улице снова начался митинг, но вдруг на толпу налетели красносельские драгуны и разогнали ее. Возбужденные матросы опять побежали за винтовками. Первый Кронштадтский пехотный батальон присоединился к драгунам и открыл огонь по бунтовщикам. А сохранившие верность присяге роты Первого экипажа вошли в казармы и стали обезоруживать недовольных.
Обо всем этом Лыков недавно прочитал в сводке происшествий Департамента полиции. Сообщение из Кронштадта заканчивалось так: «В городе начался погром, горят магазины и обывательские дома, матросы сломали винные лавки и перепились. На Соборной, Екатерининской, Песочной сильные пожары, наружная полиция вынуждена удалиться с улиц».
Что же делать? На часах было одиннадцать ночи. Если срочно не выручить Кизякова, тот умрет. Мальчишку в самом деле жалко. Как быть? И Алексей Николаевич решился.
В темноте на остров не пропустят даже Витте, поэтому придется ждать утра. Добраться по Приморской железной дороге до Лисьего Носа или Верпелево, так, чтобы чуть свет уже погрузиться на какой-нибудь катер до Кронштадта. Махать полицейской книжкой и ссылаться на распоряжение начальства. Если брать нахрапом, должны пропустить. Надо еще вдеть в петлицу сюртука Георгиевскую ленту — это всегда помогает в общении с военными.
А дальше что, спросил сам себя сыщик. Если Зот жив и сможет вынести перевозку, где его спрятать? Разве что у баронессы Таубе! Лидия Павловна принимала активное участие в Обществе Синего Креста. Значит, у нее есть и знакомые доктора, которые укроют раненого. Конечно, баталер взрослый, а не ребенок. Но куда деваться? Времени нет. Главное — вывезти парня с мятежного острова до того, как туда явятся верные присяге войска.
Не откладывая, Лыков позвонил по знакомому телефону. Трубку взял генерал-майор.
— Это я, Виктор. Дай, пожалуйста, Лиду.
— Зачем она тебе? — сварливо спросил барон.
— Надо.
— Лида не…
Тут в трубке послышался шум, а затем и голос баронессы:
— Алеша, я слушаю. Добрый вечер!
— Что, как заимел лампасы, начал тебя ревновать? — съязвил коллежский советник. — Раньше надо было. Теперь я уж староват.
— Ты дело говори.
Лыков объяснил ситуацию, избегая называть вещи своими именами. Лидия Павловна сразу сказала:
— Привози его в амбулаторию на Караванной, там всегда есть хирург. Я его утром предупрежу. Зовут Кегелес Арон Яковлевич.
— Спасибо, баронесса! — сыщик положил трубку и посмотрел на часы: — Пора.
Он прибыл на причал в Верпелево в три часа утра. Над заливом висел рыхлый, как вата, туман. К удивлению сыщика, никого из армии или полиции не оказалось, зато со стороны Кронштадта то и дело подплывали катера, набитые перепуганными обывателями.
— Что там происходит? — спросил Алексей Николаевич у старика в шкиперской форме.
— И-и… Революция!
— В каком смысле?
— А сейчас расскажу. Вечером матросы нажрались водки и стали громить все подряд. И жечь, сукины дети.
— Жечь?
— Да. Офицерские дома сначала, а потом и остальные. Хорошо, ветра нет, иначе спалили бы весь город.
— Но что делают верные части? Почему не препятствуют?
Шкипер покосился на любопытного и спросил:
— А вы чего здесь в такую рань?
— Хочу на остров попасть. У меня имущество на Розовой улице. Не скажете, как там?
— На Розовой было спокойно, — утешил сыщика старик. — А может, черт с ним, с имуществом? Как бы голову матросики не сняли. Подождите, пока войска придут. Они уже, говорят, в Ораниенбауме, грузятся на суда. Высадятся и того… утихомирят. А то ваша Розовая поблизости от Павловской, где весь сыр-бор.
— Да я боюсь, сожгут мне товар. Может, успею?
— Ну как знаете.
Лыков зафрахтовал катер с романтическим названием «Южный крест» и поплыл на нем в Кронштадт. Он был единственным пассажиром, и потому пришлось заплатить красненькую. Капитан посудины, отставной машинный квартирмейстер, пришвартовался в купеческой гавани.
— Дальше, барин, сами.
Сыщик спрыгнул на берег, прислушался. Со всех сторон раздавалась редкая стрельба. Серый дым стлался по небу.
— Будешь здесь через два часа?
— А для чего?
— Я приведу человека. Раненого. Надо отвезти нас на материк.
— А при чем тут я? — сразу насторожился хозяин катера. — До Петербурга и Ораниенбаума ходят регулярные пароходы.
— Уже не ходят, военные запретили.
— А… Через два часа? — дядька начал чесать волосатый загривок. Лыков посмотрел ему в глаза:
— Скажи, сколько, и не томи душу.
— Сколько? Зависит от того, что за человек. Кто его ранил? Те или эти?
— Тебе какая разница?
— Есть разница, — отрезал бывший квартирмейстер. — Если он бунтовщик, то с меня потом шкуру снимут.
Алексей Николаевич вынул полицейский билет и протянул его спорщику:
— Рассуди: станет полицейский полковник бунтовщика спасать? Это мой агент. Попал вчера под пулю.
Капитан повеселел:
— Ну, другое дело. Однако… два часа… Я успею еще разок туда-сюда сгонять.
Сыщик оглянулся: вокруг никого не было. Похоже, все, кто намеревался сбежать из Кронштадта, уже сделали это.
— Кого везти собираешься? Лучше передохни. А то дойдешь до Верпелево, а обратно не выпустят. Где я тут с раненым на руках буду судно искать?
— А…
— Двадцать пять. Больше не могу — деньги казенные.