Банда Кольки-куна - Страница 64

К оглавлению

Когда они втроем отошли от засады, Лыков незаметно вытер пот со лба. Тут Сажин обратился к нему:

— Какой адрес?

— Волков переулок, дом Скворцова. Это…

— Постой! — есаул замер. — Там жил начальник сыскной полиции. Ты не его ли идешь выручать?

— Да, Войлошникова.

— Шлепнули твоего товарища два часа назад.

— Как шлепнули? — у Лыкова перехватило дыхание. — За что?

— Так царский прихвостень, рабочих в тюрьмы сажал.

— Каких рабочих? Он сыщик, ловит воров и бандитов!

Сажин возразил:

— Но ведь прежде твой Войлошников служил в охранном отделении, разве не так?

— Служил. Теперь за это убивают?

— А ты как думал? — взвился «японец». — Революция! Кровь за кровь, смерть за смерть.

Алексей Николаевич схватил ртом воздух, ему вдруг нечем стало дышать.

— Вот, значит, какая она, ваша революция? Иван, как же так? Вы же раньше не убивали!

— Царские прихвостни первые начали.

Лыкову расхотелось спорить.

— Где тело? — спросил он.

— Валяется в переулке, запретили хоронить.

— Кто приказал и кто исполнил?

— Пресненская боевая дружина. А исполнил какой-то товарищ Владимир. Шестеро их было…

— Что с семьей?

Сажин закашлялся.

— Что с семьей, я спрашиваю?

— Живые они. Но… это… у них на глазах его казнили.

— У жены и детей? На глазах?!

— Так ведь революция. Террор.

Лыков ничего не ответил, и дальше они шли молча. У пикета оказалась собственная пролетка, запряженная крепкой гнедой. Сажин сел за кучера, сыщики поместились в экипаже.

Вскоре Лыков увидел знаменитую баррикаду у Горбатого моста. Она пересекала плотину Нижнего Пресненского пруда и поражала своей основательностью. В баррикаде был сделан небольшой проход, туда и шмыгнула пролетка. Стоявшие на охране дружинники узнали есаула и беспрепятственно впустили его на Пресню.

Обогнув пруды, они выехали к Волкову переулку. Вокруг сновали сосредоточенные люди, многие были с оружием. Сажин постоянно с кем-то здоровался, и сыщики скоро оказались у нужного им дома.

Тело Войлошникова лежало в арке. Пять или шесть пуль разворотили ему грудь, одна угодила в щеку. Лицо убитого исказила гримаса боли. В окне первого этажа стояла женщина и не сводила глаз с трупа.

Лыков соскочил с пролетки и быстро вошел в квартиру.

— Лариса Петровна, немедленно уходим отсюда. Соберите детей, — велел он.

Женщина повернулась на его голос, и сыщик понял, что она его не слышит. Глаза были совсем безумные, волосы всклокочены, губа прикушена до крови.

— Это я, Лыков. Лыков! Я пришел за вами.

— Алексей Николаевич? Как вы здесь оказались? Они же и вас убьют!

— Соберите детей, только быстрее. Еще есть возможность вывести вас отсюда.

— А Саша?

— Тоже заберем, там похороним.

Через минуту вдова с детьми уже выходила на улицу, испуганно косясь на боевиков. Те вдруг сбежались, как шакалы. Из толпы послышался злобный голос:

— Ведь тоже сыщики, а, товарищи? Оба-два прикатили. Шлепнуть их, шлепнуть!

— Ну шлепни, если такой смелый всемером на одного, — равнодушно ответил коллежский советник. — Но лучше подумай. Или вон у Сажина спроси, он на войне был, подтвердит. Там дают вынести тела с поля боя. Есть такой военный обычай.

Голос замолк, а сыщик продолжил:

— Еще мирное население полагается уводить в безопасное место. Или вам мало, что убили у них мужа и отца? Мало? С женщинами и детьми хотите воевать, сволочь?!

Последнее слово было лишним, но Лыков не сдержался. Однако именно его тон и отсутствие страха подкупили боевиков. Смелость вызывает уважение у смелых людей. Когда Алексей Николаевич взвалил тело товарища на плечо, толпа молча расступилась.

Они быстро домчались до Новинского. Там спешились, выстроились в колонну и двинулись к Проточному переулку. Самого маленького из детей Лариса Петровна несла на руках, трое других почти бежали, держась кто за подол ее юбки, кто друг за друга. Сажин довел их до границы своего участка и остановился:

— Ну, вроде вырвались. Дальше мне нельзя.

— Спасибо, Иван, — протянул ему руку сыщик. Тот пожал ее и хотел уже идти, но Лыков остановил есаула:

— Мне приказали вас найти.

— Кто?

— Министр внутренних дел Дурново.

— Самолично, что ли? — развеселился «японец».

— Именно так.

— Вот это честь для нас, — с издевкой констатировал Сажин. — А на словах ничего не велел передать?

— Велел, — серьезно ответил Лыков. — В плен вас брать не будут. А если и возьмут, то лишь для того, чтобы повесить.

— Ага…

— Где Николай Егорович?

— Командует дружиной в Симоновской слободе.

— А другие?

— Да все мы здесь. Как имеющие военный опыт, назначены в командиры. — Есаул стал загибать пальцы: — Вася Суржиков в Миусском трамвайном парке атаманит. Иван Косолапов в Лефортове. Мишка Чистяков — помнишь, сухорукий? — начальник над санитарами. Ваня Бубнов и Гришка Булавинов здесь, на Пресне.

— Все живы? — обрадовался сыщик.

— Пока все.

— А Зот, крестник мой? Тебе Николай рассказывал про Кронштадт?

— Говорил. Зот лечится, где-то в Петербурге.

Лыков обернулся: вдова с детьми стояли и ждали, когда закончится разговор. Пора было уходить.

— Семеновцы приехали, две тысячи штыков с артиллерией, — прошептал он есаулу.

— Мы знаем.

— Иван! Как же мы теперь, а? Брат на брата пойдем? Зачем такое зверство? Зачем такая революция?

— А по-другому не получится, Алексей Николаич, — грустно ответил ему Сажин. — Буржуи свое добро без боя не отдадут. Придется воевать.