Банда Кольки-куна - Страница 73

Ликвидировав Петербургский совет рабочих депутатов и подавив восстание в Москве, власти получили спокойствие лишь в столицах. Кавказ, Прибалтика и Польша продолжали бунтовать. Не отставали от них и русские аграрные губернии: в двадцати пяти из них произошли волнения, пострадало 1857 помещичьих имений. С востока возвращалась огромная армия демобилизованных, сметая все на своем пути. Администраторы на местах потерялись, как вдруг из МВД повеял свежий ветер. Петр Николаевич в первую очередь наладил отношения… с государем. Посредником выступил царский любимец Трепов. Будучи дворцовым комендантом, он видел Николая Второго каждый день и имел на него большое влияние. Очень скоро с помощью Трепова Дурново начал бывать в Царском Селе чаще, чем Витте, — и тут же перестал считаться с премьер-министром.

Экзекуционные эшелоны — Меллера-Закомельского с запада и Ранненкампфа с востока — усмирили демобилизованных. Введение военного положения в Польше способствовало истреблению самых ярых террористов. Но ситуация оставалась очень тяжелой. С весны 1905 года по осень 1906-го было убито более четырех тысяч человек, состоящих на государственной службе: городовых, агентов охранки, офицеров, губернаторов, исправников, гражданских чинов…

Кабинет Витте плохо помогал своему министру внутренних дел. В январе 1906 года там рассматривался вопрос «Об уголовной репрессии по делам об убийстве чинов войск и полиции и других должностных лиц, падающих жертвой честного соблюдения принятой ими присяги на верность службе». Дурново предложил казнить всех, кто посягнул на жизнь должностных лиц в политических целях. Министры в большинстве своем не поддержали его, и закон был смягчен.

Тем не менее карательные ведомства под рукой Дурново ожили и заработали на полную силу. Вспышки неповиновения гасли одна за другой. Министр укрепил полицейскую стражу, завел в Москве конную полицию, стал щедро премировать отличившихся лиц: было выдано наградных на общую сумму пять миллионов рублей.

Это заметили на самом верху, и на сановника посыпались милости. Сначала его ввели в Государственный совет — то есть обеспечили достойную старость. 1 января 1906 года Дурново стал полноценным министром и действительным тайным советником. Его любимую дочь Надежду, некрасивую и несветскую, сделали фрейлиной — для Петра Николаевича это была высшая из наград, которой он долго и унизительно добивался. Многим казалось, что новый фаворит государя скоро спихнет Витте и выйдет в премьер-министры. Но случилось иначе.

Старый недруг Сергея Юльевича Горемыкин наметил высший пост для себя. Выборы в Первую Государственную думу оказались для монархии весьма неудачными — в них победили левые. Накануне созыва Думы логично было обновить и правительство. В обществе его давно уже называли «кабинет Витте-Дурново». И, по представлению Горемыкина, государь 22 апреля 1906 года уволил сразу обоих. Заодно бросил кость либералам… Отставка была подслащена Высочайшим рескриптом: Дурново сделан статс-секретарем Его Величества с сохранением огромного жалования в восемнадцать тысяч рублей. Также ему было единовременно выдано двести тысяч, что сразу решало все финансовые проблемы Петра Николаевича. Витте вместо денег получил орден Александра Невского с бриллиантами.

Дурново плохо перенес отставку. Смысл жизни этого незаурядного человека был в обладании властью. И он рассчитывал, что царь оставит его на вершине, может быть, даже сделает премьером. С обиды Петр Николаевич взял и вывез из казенной квартиры всю мебель…

Новый премьер Горемыкин имел в среде бюрократии прозвище Белорыбица — за характерное лицо и глаза навыкате. Иван Логгинович был человеком очень умным, но ленивым. Даже исходящие бумаги сам не подписывал: секретарь штамповал их резиновым грифом. Он быстро завел в правительстве свои порядки. Шумная и многолюдная при Витте, приемная Горемыкина поражала пустотой. Любые инициативы, заигрывания с общественностью прекратились. Белорыбица объявил своим министрам:

— Все правительство — в одном царе. Что он скажет, то и будет нами исполнено, а пока нет от него ясного указания, мы должны ждать и терпеть.

Главным для Горемыкина стал вопрос, кто к кому должен первым приехать представляться: он к председателю думы Муромцеву или Муромцев к нему. Иван Логгинович считал себя вторым лицом в империи после государя. А Муромцев кивал на Францию, где премьер-министр был лишь четвертым после президента и председателей обеих палат. В результате никто ни к кому не поехал, и взаимоотношения думы и правительства сразу разладились…

Новым министром внутренних дел стал бывший саратовский губернатор Столыпин. Он всколыхнул болото столичной бюрократии, словно снаряд крупного калибра. Никому прежде не известный провинциальный администратор, малоопытный в общегосударственных вопросах, вдруг вышел на первые роли. Столыпин необычайно быстро обучился всему, что требовалось знать на такой должности. Горемыкин был над ним начальником лишь два с половиной месяца. У правительства не получилось сотрудничества с Первой Государственной думой. Она шла на поводу у непримиримых кадетов, мечтавших о полном захвате власти. Крестьяне, выбранные в думу, тоже не стали союзниками режима. Депутатское содержание — десять рублей в день — оказалось для них главным стимулом принять участие в выборах. Были случаи, когда депутат из крестьян делился этими деньгами с выборщиками, поскольку на этих условиях его и протолкнули в Таврический дворец. До законодательных инициатив мужики еще не доросли. И то сказать: царь в тронной речи, обращенной к депутатам, назвал их лучшими людьми России. А двенадцать процентов из этих «лучших» прежде отбыли наказания по уголовным статьям…