— Так точно, ваше высокоблагородие! Я же понимаю, государственная тайна.
— Правильно понимаешь, Варлам Федотович. Ну, иди пока сделай все дела, чтобы потом мог четверть часа никуда не выходить.
— Есть!
Дворник схватил метлу и отправился на двор. Лыков прогулялся до табачной лавки в Свечном переулке, купил пять сотен недорогих, но приличных папирос. Он нарочно ушел так далеко от дома. Если полиция что-то заподозрит, агенты отправятся по всей округе расспрашивать про жильца со Стремянной. Если выяснится, что некурящий человек закупил так много табака, это будет улика.
Кроме папирос, у Лыкова было еще одно дело в Свечном. Здесь квартировали извозопромышленники, было много дворов с конюшнями, тут же жили ямщики. Сыщик навестил хозяина небольшого извозного промысла по фамилии Челноков. В свое время он спас мужика от больших неприятностей, когда тот из жадности повадился возить бандитов. Алексей Николаевич убедил следователя перевести извозчика из сообщников в недоносители. И получил преданного человека. Два-три раза в год, когда сыщику требовался свой экипаж с верным ездовым, он обращался к Челнокову.
Извозопромышленник обрадовался гостю. За все годы тот ни разу не попросил лишнего, не потребовал ничего в счет прежних благодеяний. Даже наоборот, дважды выручил из неприятностей с околоточным.
— Нужда у вас, Алексей Николаевич? А то, может, чайку? У меня фамильный, хороший.
— Времени нет, Сила Иванович. Дело вот какое. Завтра в одиннадцать часов ночи требуется взять у моего дома девять человек, включая меня самого. И довезти до Шуваловки, что возле Озерков, на станцию Финляндской дороги. Так, чтобы быть там в час пополуночи. Сварганишь?
— Ежели вам к поезду, то надобно пораньше выехать.
— В десять?
— Да. Лучше там полчаса постоять, чем на пять минут опоздать.
— Маячить мы не можем, дело секретное.
— Хм. Ну, тогда в половине одиннадцатого.
— Понял. Как хочешь везти такую ораву?
— Три экипажа возьму, в одном сам поеду.
— Но только чтобы молчок. И людей подбери надежных. Матвея можно, и брательника твоего.
— Так и сделаю.
— Почем прокатишь?
Челноков задумался:
— Обратно пустые вернемся. Навряд ли кто в Шуваловке сойдет. Придется вам, Алексей Николаич, за оба конца заплатить.
— Когда это я жульничал? Скажи, сколько.
— Меньше девяти рублей себе в убыток.
— Плачу десять.
Челноков повеселел:
— Так я прикажу супруге чаю?
— В другой раз, Сила Иваныч. Когда времени побольше будет.
Итак, для укрытия государственных преступников все готово. Рубикон будет перейден примерно за час до полуночи. Ребята вяжут городовых, забирают у них оружие, крадут деньги и документы. Готовят переворот. А спасти злодеев от наказания хочет коллежский советник Лыков. Про которого никто даже и не подумает, что он может изменить присяге. По правде говоря, именно на это и надеялся Алексей Николаевич. Сергей не выдаст, он человек надежный. Дворник, извозчики, жена Сажина — не свидетели. Главную опасность представляли сами «японцы», и это следовало нынче вечером обговорить. Если вдруг они вернутся из Финляндии, чтобы делать свою чертову революцию, то обязательно попадутся полиции. И на допросе могут рассказать, как ушли от преследования в прошлый раз. Тут Лыкову и конец. Можно попробовать отовраться. Известно, что преступники часто оговаривают невинных людей с целью запутать следствие. Но пятно останется, как его потом ни смывай.
Лыков досидел до условленного времени спокойно. Решение он уже принял и не привык менять позицию. За полчаса до полуночи позади Владимирского храма его поджидали восемь человек. Сыщик провел их в квартиру, представил кухарке и велел накормить. Потом спустился в дворницкую и выпустил Варлама на свободу. А когда пришел домой, поразился.
Вшивобратия вольготно расположилась за обеденным столом. Нина Никитична летала, как мотылек, успевая подкладывать добавки всем сразу. Но особое внимание старуха уделяла атаману:
— Кушай, Коленька! Вот тебе еще добавочка.
Сыщик впервые увидел своими глазами, какое влияние оказывает Куницын на простых людей. Его не было пять минут. За это время атаман полностью обаял кухарку, рассудительную и много повидавшую женщину. Причем он не говорил длинных речей, отвечал коротко и больше молчал. Но словно некие волны исходили от обычного на вид человека с седой бородой и грустными глазами. Это был именно атаман, вожак. И люди подчинялись ему беспрекословно.
Первые минуты застенчивые мужики боялись объесть хозяина и потому скромничали. Но Лыков хорошо помнил, что такое солдатский аппетит. И потому подготовился основательно. Увидев, что еды вдоволь, гости отвели душу и наелись до отвала.
Поужинав, «японцы» разошлись по квартире, с интересом осматривая непривычную обстановку. Иван Косолапов обнаружил забытую на зеркале лыковскую ленту ордена святого Станислава. Он повесил ее через плечо и щеголял так, вызывая общий смех. Рыжий Бубнов баловался с телефонным аппаратом. Зот Кизяков взял с письменного стола хозяина фотокарточку в алебастровой рамке:
— Алексей Николаич, это кто? Похожи, ну прямо одно лицо…
— Мои сыновья. Близнецы. Слева Брюшкин, а справа Чунеев.
— Как-как?
— У них семейные прозвища такие. Брюшкину имя Павел, а Чунееву — Николай. Они сейчас подпоручики, служат в Туркестане.
— А это дочка? — баталер указал на другую фотографию.
— Да, Сашенька. Она теперь парижанка. Вышла замуж за француза и уехала к нему. Один я остался.