Банда Кольки-куна - Страница 59

К оглавлению

59

— Если поможете, буду признателен.

— Он… на нелегальном положении?

— Да. Документы имеются, но лучше бы подальше от полиции.

— Я все понял, я все понял.

Кегелес позвонил по телефону и быстро договорился, чтобы Зота приняли в Калинкинскую больницу. А когда стали прощаться, отказался от какого-либо вознаграждения. Сказал:

— Надо что-то менять в державе. Молодой человек этим и занимается. Вот, пулю получил. Как же я с него деньги возьму?

Алексей Николаевич повез Зота в больницу. Он понимал, что уже запутался, на чьей стороне правда… И как вышло, что старый полицейский чиновник, верный слуга царя, спасает от заслуженного наказания мятежника? Не податься ли на старости лет в революционеры? Колька-кун предлагал пост министра внутренних дел!

После свежей перевязки баталер пришел в себя и теперь улыбался. Понимал, что спасен, и радовался этому.

— Алексей Николаевич! Я вот что подумал. Когда народ свергнет иго царизма, я фамилию сменю.

— Зачем?

— Ну вы же знаете, что такое кизяк. Или не знаете?

— Высушенный навоз.

— Вот! Стало быть, моя фамилия произведена от навоза! Хочется что-нибудь более приличное…

Тут карета подскочила на булыжнике, Зот охнул и опять потерял сознание.

Лыков успел вовремя. К часу дня 27 октября в Кронштадте высадились лейб-гвардии Преображенский и Павловский полки, драгуны и части Двадцать четвертой пехотной дивизии. Сразу же начались уличные бои. К вечеру матросы сдали три пулемета и попрятались в казармы. Войска приступили к арестам зачинщиков.

Через день коллежский советник прочитал в сводке: в Кронштадте сожжено 20 домов, разграблено более 200 квартир, разбито 8 казенных винных лавок, 106 прочих лавок и магазинов, убито 17 и ранено 82 человека. Погуляли ребята…

Глава 10
Революция

Восставшие хозяйничали в Кронштадте лишь один неполный день. Власти отреагировали жестко: ввели на острове военное положение. Заодно тем же распоряжением его установили во всех десяти губерниях Привислинского края. Это давало право судить и кронштадтских, и польских бунтовщиков военно-полевым судом.

В Кронштадте без сопротивления было арестовано три тысячи матросов и полторы тысячи солдат. Многим из них по новым правилам грозила смертная казнь.

Однако на следующий день на заводах Петербурга началась забастовка солидарности с восставшими. К 3 ноября бастовал уже весь город, к рабочим присоединились работники железнодорожного узла. В воздухе опять запахло тем кошмаром, который столица переживала накануне манифеста. И Витте пошел на уступки. 5 ноября власти объявили, что военное положение в Польше введено как временная мера. А арестованных в Кронштадте будет судить обычный военный суд, не полевой. Тут еще дирекция на бастовавших заводах пригрозила, что закроет их. Рабочие испугались массовых увольнений, и стачка сама собой прекратилась.

Между тем в других районах империи дела были плохи. Радикальные элементы начали самовольно выпускать из тюрем политических заключенных. Привлекали к этому даже губернаторов! Оренбургского губернатора Цехановского, например, силой поставили в колонну и заставили нести красный флаг. А пермского, Наумова, запугать не сумели: вели под руки, но держать знамя он категорически отказался.

В Польше националисты массово сжигали гмины — волостные управления, за то, что весь документооборот там шел на русском языке. В Латвии крестьяне убивали помещиков-немцев и громили их имения. Мужики в среднерусских губерниях не отставали. Поезда оттуда в столицы были забиты обезумевшими от страха, потерявшими все имущество дворянскими семьями. На Кавказе армяне с татарами продолжали беспощадно истреблять друг друга.

Вдруг в Петербурге ни с того ни с сего опять началась стачка. Причем со всеми знакомыми атрибутами: снова по ночам не горели фонари, и лучи прожекторов с Адмиралтейства метались по петербургским крышам… На Николаевской железной дороге поезда ходили без расписания, как придется, и то лишь потому, что их охраняли воинские команды. Совет рабочих депутатов почтово-телеграфной забастовкой так прижал правительство, что оно письменно просило его передать то или иное распоряжение на места. И Совет иногда разрешал… Было неясно, кто кого первым арестует: Витте Хрусталева или Хрусталев Витте. Околоточные и городовые одной из полицейских частей Петербурга отказались выходить на службу, опасаясь за свою жизнь.

В Киеве восстал саперный батальон, в Воронеже дисциплинарный, Владивосток захватили пьяные толпы запасных, а в Севастополе шел артиллерийский бой между крейсером «Очаков» и береговыми батареями. В Москве открыто готовились к вооруженному восстанию. Подполковник Герасимов дважды в день ходил к Дурново и требовал разрешить ему арестовать Совет рабочих депутатов. Петр Николаевич спрашивал на это согласия у Витте, но тот лишь махал руками и говорил, что это будет началом конца монархии. Всемогущие депутаты сами арестуют царя и правительство! Лучше пока потерпеть, еще немного…

В конце концов до старого полицейского волка дошло, что дальше тянуть нельзя. Он разрешил арестовать одного Хрусталева. В ответ на это Петербургский совет выбрал нового председателя, какого-то Яновского. А тот призвал к вооруженному восстанию в столице. Рачковский и Витте окончательно струсили. Но Дурново уже закусил удила. Тут еще в кабинете Витте сменился министр юстиции: Манухина царь прогнал, а вместо него пришел Акимов, шурин Дурново. И Петр Николаевич при поддержке Акимова приказал Герасимову прикрыть «всемогущий» совет. 3 декабря в здании Вольного экономического общества были арестованы двести шестьдесят семь человек — весь состав Совета рабочих депутатов был посажен в Петропавловскую крепость.

59