Банда Кольки-куна - Страница 60

Несколько следующих дней прошли в затишье: обе стороны выжидали. Но Герасимов получил агентурную информацию, что в Москве 6 декабря состоится съезд железнодорожников, который должен объявить всеобщую стачку. Дурново стал выпихивать Рачковского в Москву, чтобы не допустить паралича транспортной системы. Тот тянул с отъездом под различными предлогами. К этому времени его приятель Трепов уже состоял в должности дворцового коменданта, а сам Рачковский на правах вице-директора Департамента полиции руководил всем политическим сыском. В результате собственного саботажа Рачковский прибыл в Первопрестольную, когда съезд железнодорожников уже принял решение.

Разгневанный Дурново подверг трусоватого вице-директора опале. Петр Николаевич твердо встал на путь силовых мер. Он приехал к царю в семь часов утра — монарха пришлось будить, — и добился от него согласия на массовые аресты. Затем управляющий МВД вызвал Герасимова и дал ему долгожданную команду «взять!». У Александра Васильевича для этого все было готово. В ночь на 8 декабря произвели сразу триста пятьдесят арестов. В числе прочих захватили три динамитные мастерские, в которых обнаружили пятьсот готовых бомб, и массу огнестрельного оружия. Охранка разгромила полдюжины подпольных типографий. Кое-где полиции оказали вооруженное сопротивление; смельчаков убили на месте. Днем 8 декабря Герасимов зачистил столицу, схватив еще четыреста человек. Революция в Петербурге закончилась.

В Москве ситуация развивалась совершенно иначе. Там не было войск гвардии. Части Гренадерского корпуса, дислоцированные в городе, оказались ненадежными. 2 декабря восстала седьмая рота Ростовского полка и быстро подчинила себе всех остальных. Солдаты избрали полковой комитет и выдвинули политические требования. При этом хозяйничали, как у себя дома: разложили соседний Екатеринославский полк, а Астраханскому запретили нести караульную службу! Для убедительности бунтовщики захватили пулеметную роту. Первый Донской казачий полк, оплот власти, дрогнул — пришлось блокировать его в казармах. Командир ростовцев быстро выяснил, что организаторами мятежа являются офицеры-поляки, капитан Булашевич и штабс-капитан Арцышевский. Изменников арестовали и вызвали надежных казаков из второй бригады Первой кавалерийской дивизии. Уже на следующий день верные правительству нижние чины других рот отбили пулеметы, а седьмую загнали под замок. Солдаты сами выдали зачинщиков. 4 декабря ростовцы опять заступили на караул.

Однако радость властей была преждевременной. Джин уже вылез из бутылки. На следующий день в реальном училище Фидлера собрались революционеры и создали Московский совет рабочих депутатов. И постановили начать политическую стачку, с дальнейшим переводом ее в вооруженное восстание. Датой стачки назначили 7 декабря. Одновременно по всей Москве бунтовщики запретили уличное освещение.

Генерал-губернатором Москвы незадолго до этих событий был назначен адмирал Дубасов. Он поехал в Первопрестольную, как на Голгофу… Перед отъездом попросил Витте о двух вещах. Если вернется живой, пусть его сразу засунут в Государственный совет, а то по новым правилам в него хрен попадешь. Ну а если не вернется, пусть позаботятся о семье.

Дубасов отличался решительностью и здравомыслием и не был сторонником излишней жестокости. Первым делом он арестовал двух вожаков восстания — Шанцера и Васильева-Южина. А училище приказал взять штурмом.

Училище Фидлера в Мыльниковом переулке давно стало штабом бунтовщиков. Когда 9 декабря к нему подошли полиция и солдаты, из окон по ним открыли огонь. А потом еще, в ответ на ультиматум, бросили бомбу, от которой погибли прапорщик и драгун. В результате явилась артиллерия. Батарея из шести орудий дала два залпа, и осажденные сдались. У них было трое убитых и пятнадцать раненых, но самые отъявленные успели сбежать через двор; в плен попало сто восемнадцать человек.

Разгром училища стал сигналом к всеобщему вооруженному восстанию. Уже на следующий день Москва покрылась сотнями баррикад. Полицейские разбирали их, но завалы тут же восстанавливали. Связь между правительственными силами была разорвана, повсюду происходили кровавые стычки. Бои шли на Кудринской, Серпуховской и Каланчевской площадях, на Арбате, у Хамовнической заставы, возле Красных ворот, в Лефортово, на Сухаревке, у Дорогомиловской заставы, в Грузинах, на Бронных и Пресне. Дружинники пытались зажать центр города в границах Садового кольца. Но у них не вышло, хотя действовали они грамотно, партизанскими наскоками, потом отступая во дворы.

За всю армию отдувался единственно Сумской драгунский полк. Он потерял убитым одного человека при штурме училища Фидлера, и драгуны обозлились, воевали всерьез. Но больше всего доставалось наружной полиции, там счет погибшим шел на десятки. Кое-как властям удалось разорвать кольцо, на большее сил не хватало. Выяснились главные очаги мятежа: Пресня, Миусский трамвайный парк и Рогожско-Симоновский район. Упорные бои шли также в Замоскворечье, у типографии Сытина и возле фабрики Цинделя.

На Пресне собралось больше всего революционных войск. Прекрасно вооруженная дружина оказалась у мебельной фабрики Шмита, причем деньги на оружие дал сам хозяин. А две его сестры размножали на гектографе революционные прокламации. Прохоровская Трехгорная мануфактура тоже отличилась, и снова не без помощи владельца. Сильную команду мобилизовал Даниловский сахарорафинадный завод. Пресня отгородилась от центра Москвы огромной баррикадой у Горбатого моста. Внутри района дружинники сняли посты полиции, закрыли винные лавки и трактиры. Владельцы магазинов обязаны были отдавать «на нужды революции» десять процентов дневной выручки. В большой столовой Прохоровской мануфактуры заседал штаб обороны Пресни. При нем имелись служба снабжения, медицинский околоток и даже трибунал. В банях Бирюкова устроили госпиталь; в перерывах между боями там же парились дружинники. Слабые силы Дубасова пытались прорваться со стороны Горбатого моста, но были отбиты.