Банда Кольки-куна - Страница 62

Действительно лучше, подумал Лыков. Весной он по долгу службы присутствовал при расстреле четверых боевиков. Они убили станового пристава в Жерновке. Сыщик поймал их с помощью людей Филиппова. Дело передали в военно-полевой суд, поскольку местность вокруг пороховых заводов была объявлена на военном положении. Приговор вынесли быстро. Но сама казнь прошла так, что даже бывалый Лыков содрогнулся…

Убийц привязали к столбам, и расстрельная команда дала залп. Солдаты всегда берут неверный прицел. Пусть, мол, кто-то другой взвалит грех на душу, а я промахнусь… В результате трое из четверых оказались лишь ранены. Они инстинктивно рванулись изо всех сил, когда в них угодили пули. Веревки ослабли. Несчастные стали ходить вокруг столбов, как бычки на привязи, и кричать от боли и страха. Кровь хлестала ручьем, а они все ходили и стонали… После второго залпа стало еще хуже: приговоренные получили новые раны, но не упали. Крики перешли в вой, люди умоляли добить их поскорее. Начальство само оказалось на взводе — не было сил смотреть на этот ужас. Пришлось офицерам добивать жертвы из револьверов…

— Понял вас, Петр Николаевич, — ответил сыщик. — Последний вопрос: я стану подчиняться Рачковскому?

— Вот еще! — взвился Дурново. — Когда такое бывало? Вы, Алексей Николаевич, подчиняетесь напрямую мне. Сообщаемся шифром, жду от вас рапорты через день. Кого возьмете с собой в Москву?

— Коллежского секретаря Азвестопуло.

— И все? Непрактично. Там бунт, война идет… Берите людей, сколько хотите. Можете из служительской команды министерства, можете из кадра Герасимова, там опытные специалисты. Я прикажу ему.

— Не надо, Петр Николаевич. В Москве полезнее будут москвичи. Лучше дайте телефонограмму Дубасову, чтобы оказал содействие.

— Будет сделано. Только сейчас там некому содействовать. После того, как в окошко охранного отделения бросили бомбы, ребята перепугались. Потому вас и посылаю, чтобы дать им пример мужественного исполнения своего долга. Ну, с Богом!

Лыков простился с начальством и вышел на панель. Дурново жил и работал в доме МВД у Прачечного моста, том самом, где когда-то застрелили Макова. Сыщик двинулся вдоль Мойки, не замечая никого вокруг. Вот так поручение… Найти и убить Николая Куницына и его товарищей. Что делать? Сказаться больным? Все, и Дурново в том числе, подумают, что сыщик струсил. Черт бы с ними, но тогда в Москву пошлют другого. Исправлять его, Лыкова, грехи с риском для жизни. И потом, а присяга? Он на службе, и получен приказ. В Москве идет резня. Уже погибли более пятидесяти полицейских, товарищей Лыкова по службе, у всех жены и дети. Городовые просто исполняли свой долг, и за это их убили. Кто? Неужели обошлось без Кольки-куна и его вшивобратии? Они делают революцию в белых перчатках, по законам рыцарства? Бред! Раньше «японцы» не отнимали ни у кого жизни. Лишь поэтому сыщик счел себя вправе помогать мужикам. Но сейчас все переменилось. Кровь пролилась и развела стороны окончательно. И как быть? Снова бегать за «японцами» и уговаривать их уехать? Разве же они согласятся? Нет, черта перейдена, дальше кто кого перестреляет. А ведь это он, Лыков, поймал банду и отпустил. Посовестился — мужики уж больно хорошие, и много за ними правды… Но, если они теперь кого-то казнили, смерть их жертв — это его, Лыкова, несмываемая вина. Надо ехать, исправить ошибку.

И еще есть соображение, самое неприятное. Шкуру надо спасать, свою собственную шкуру! Попадут куницынские в плен и расскажут на допросе, как прятались в квартире сыщика. Слово давали молчать, но чего теперь стоит их слово?

В результате они с Азвестопуло оказались в одном поезде с полковником Мином и первым батальоном семеновцев. Ехали двадцать часов и прибыли на Петербургский вокзал Москвы в ночь на 15 декабря. Солдаты расположились в здании вокзала, начальство и Лыков отправились в Кремль к Дубасову. Сыщика прежде всего интересовали коллеги по сыскной полиции. Он нарочно отказался взять с собой питерцев. Мало ли как все обернется с «японцами»? Может, ситуация не настолько безвыходная? Чужие глаза тут ни к чему. А среди москвичей у Алексея Николаевича было немало приятелей. В первую очередь он надеялся на Войлошникова. Но того на совещании у генерал-губернатора не оказалось, присутствовал его помощник надворный советник Мойсеенко.

Лыков пожал ему руку:

— Приветствую, Дмитрий Петрович. А где Александр Иванович?

Мойсеенко выглядел так, словно только что в одиночку разгрузил вагон угля.

— Не знаю, ничего не знаю. Он ушел вчера домой и до сих пор на службе не появлялся.

— В такое время и нет на службе? — встревожился питерец. — Не похоже на него. А где живет Александр Иванович?

— Да на Пресне… — со значением ответил москвич.

— Вот как? Не пытались послать к нему кого-нибудь?

— Никто не идет, все боятся. На Пресню сейчас хода нет. Там главный очаг, боевая дружина фабрики Шмита. Она самая злая и лучше всех вооружена. Маузеры, винчестеры, бомбы…

— Какой точный адрес Войлошникова?

— Волков переулок, дом Скворцова.

— Покажите на карте.

Мойсеенко ткнул пальцем слева от Зоологического сада:

— Тут.

— А где баррикады?

Подошел генерал-квартирмейстер штаба Московского военного округа Шейдеман:

— Проще сказать, где их нет!

Лыков корректно поклонился:

— Ваше превосходительство, я должен буду проникнуть в Волков переулок и найти там нужного человека. Будьте любезны указать мне дислокацию ваших войск, а также места расположения дружинников.